«Исходя из своего опыта, работы многих художников просто остаются непонятыми зрителем, а у нас русский человек, если он что-то не понимает, то первое чувство, которое в нем разрастается — это агрессия», — Елена Рэмбо

– Здравствуй, Аня!

– Можно даже поднять, вот так, чуть-чуть повыше. Наверное, мне стоит предупредить наших слушателей, что сегодняшний выпуск «Красного человечка» все-таки имеет возрастной ценз 16+. Ну все-таки будут звучать определенные слова и вдруг уж совсем детишки есть у радиоприемников, можно их, наверное, убрать. Ну вот при слове 16+ у Лены так округлились глаза.

– Ну да.

– Так что все будет хорошо. Ну немножечко я, наверное, должна представить нашего гостя для тех, кто особо не следит за культурной жизнью Перми. О Елене большинство горожан услышали год назад, где-то год назад, совсем недавно, когда у нас появился новый арт-объект «Счастливый кондуктор», было это в октябре 2015-го года, правильно?

– Да.

– И это была одна из первых работ таких больших?

– Да, я в тот момент училась в высшей школе экономики на менеджменте, да, но так как посвятила год искусству, мне было интересно прочувствовать эту сферу с точки зрения менеджмента. То есть на тот момент у меня не было ни опыта, ни связей, а только желание стать художником. Я думаю, интересно, то есть, у меня даже денег никаких не было, я думаю, что можно такое сделать, чтобы быть как художником. И так постепенно родился в моей голове тот проект – «Счастливый кондуктор». Я просто написала девушке по связям с общественностью в «Горэлектротранс», говорю: «Здравствуйте», ну вот знаешь, как такая, мелкая, говорю: «Здравствуйте, вот у меня есть такая идея», даже проекта не написала, просто сообщение «ВКонтакте», и такая сижу и думаю: «Наверное, мне сейчас придется пойти на работу какую-нибудь, заработать денег».

– А это какой курс был?

– Это – ну вот четвертый курс.

– Четвертый курс.

– Чтобы мне можно было это все, ну реализовать свой проект. Такая уже подготовилась, ну если согласятся. А они согласились и сказали: «Что от нас требуется?» Я такая: «Ну ничего себе!» То есть, у меня же еще не было до этого никаких проектов. Я говорю: «Ну вот мне место надо, средства на реализацию», ну и так далее. Мне помогли – я так удивилась. То есть, оказывается, главное – захотеть, и дальше уже как-то по потоку тебе люди помогают.

– Ну, действительно, Лена очень молодая девушка, которую знают…

– Да, 21 мне сейчас.

– 21 год, которую знает уже весь город, с которой сотрудничают наши музеи, которая делает серьезные арт-объекты, серьезные акции, поэтому я не могла не пригласить тебя. Но вот все-таки был у меня этот вопрос про образование. Все-таки ты бы должна была стать менеджером, а стала художником. Давай уж, раз уж ты оговорилась об этом сейчас, расскажи подробнее, как это все было? О том, что арт-объект в Перми можно создать, имея просто желание, уже, получается, мы знаем. Но как это так? Ты хотела быть менеджером.

– Ну не было конкретной цели стать менеджером, у меня всю жизнь так было, то есть в девятом классе я думала, что стану врачом, я не знала ни химию, ни биологию, но у меня было просто какое-то целеустремление на это – буду помогать людям. И я пошла учить, участвовать в конференциях, все вот это делать. Я ничего не понимала, но я просто делала, делала, делала, то есть именно с целью стать, например, хирургом. Но в итоге не пошло. Дальше я вообще думала, что в 11-м классе я стану журналистом. Тоже весь год я… Ну у меня как бы, видишь, я посвящаю год чему-то, если я чувствую…

– Вот это интересная история.

– Если я чувствую, что мне это, возможно, будет интересно, я в это просто погружаюсь. Но год – это такое время, когда ты можешь поглубже залезть под кожу в этой сфере, изучить ее изнутри. И получается, хотела быть журналистом в 11-м классе, тоже все изучала, нашла какого-то журналиста, говорю: «Научите меня, пожалуйста». Мы с ним ходили на митинги.

– Ну-ка скажи, кого?

– Ну он не то, что как журналист, он, по-моему, больше гражданский активист, Андрей Летягин.

– Ага.

– И я к нему там приклеивалась и говорю: «Расскажите мне все, объясните мне все». А тогда как раз были эти выборы, когда митинги, Болотная площадь, и тут в Перми тоже были какие-то гражданские эти все колебания. И мы с ним ходили на митинги, я ничего не понимала, просто стояла. Он говорит: «Следи за атмосферой, давай, замечай, подмечай, потом мне будешь описывать это все». Но в итоге, когда я сдала ЕГЭ, я подавала документы, пришла в высшую школу экономики, у меня было много баллов и мне говорят: «Ну ты куда хочешь? У тебя тут по баллам, ты можешь пойти на бизнес-информатику, на менеджмент, на экономику». А я с другом пришла, с ним всю жизнь в школе училась, говорю: «Миша, ты куда документы отдаешь?». Он говорит: «На менеджмент». Я говорю: «Ну вот я с Мишаней вместе буду».

– То есть не было четкого понимания еще, кем я хочу быть, да? То есть надо высшее образование – пойду туда?

– Ну да, но просто когда…

– Потому что со мной вот такое понимание жизни сыграло злую шутку, потому что когда я в 17… Сколько мне было? В 18 лет я совершенно не понимала, кем я хочу быть, и я подала документы тоже, как мои друзья, и теперь у меня этот диплом, он стоит на полке, совершенно мне не нужный, диплом экономиста. Совершенно он… То есть, иногда в жизни бывает и по-другому, да?

– Нет, ну мне менеджмент. Все думают, что менеджмент и искусство – это вообще какие-то полярные вещи. На самом деле нет.

– Ну так да, кажется.

– Нет, вообще, нет, потому что я все это использовала.

– Менеджер себя, получается, да?

– Ну да, селфменеджмент. И главное, что меня научили в университете – главное знание – это мыслить стратегически, то есть ты уже не просто как бы… Ну как художники, они творят, свою энергию распрыскивают, и просто по большей части, да, что там пришло в сердце, в голову.

– То есть, не задумываясь – о чем, а просто творит, да?

– Да.

– Но все-таки это неправильно?

– А мне как-то… я изначально пытаюсь выстроить в своем творчестве некую стратегию, я потому что еще начинала, то есть, посвятив 15-й год искусству, я слушала лекции Ирины Кулик, она из московского музея современного искусства, там рассказывают лекции «Несимметричное подобие». Я все слушала, она так рассказывает, то есть, ну какой-то художник, он уже, допустим, умер, ну или сейчас уже там какой-то очень успешный. И она прямо все его творчество так вот раскладывает, ты можешь…

– Анализирует, да?

– Да, анализирует, и ты можешь понять, как это все происходило, рождалось. Я когда, ну сейчас вот действую, мне хочется ну с какой-то такой мыслью, что когда-нибудь, если я действительно буду этим жить, когда-нибудь обо мне кто-нибудь тоже будет говорить и будет как-то понятно, логично, чем я занималась, тоже можно будет проанализировать, что в этом найти, может быть, еще какие-то вторичные смыслы, как Ирина Кулик находила в этих художниках.

– Подожди, то есть сейчас у тебя нет понимания, что ты будешь заниматься и что ты есть художник и будешь такой.

– Нет, это понимание уже есть, но я же только начинаю, я говорю, буквально год, год – это мало, это только старт. То есть, то, что я делаю в Перми, для меня все же это такое поле для экспериментов. Я, конечно, серьезна в том, что я делаю, но я понимаю, что во мне есть такая, может быть, некая провинциальность и, может быть, мои художественные жесты, они еще недостаточно профессиональны, может быть, с точки зрения мирового или какого-то российского сообщества, все-таки больше действуешь по внутреннему чутью. Я же не заканчивала каких-то специализированных курсов, у меня был один учитель.

– Ну как же, в музее современного искусства ты проходила курсы, по-моему, нет?

– Ну я участвовала в программе, в проекте «Перемещение зрителей», но, получается, что мы там именно занимались…

– Как я поняла, что именно эта программа сделала из тебя художника?

– Нет. А, я помню, да, что оттуда ребята приходили к тебе на эфир.

– И именно так и говорили.

– Нет, тогда Настя Шипицына и сказала, что это не совсем так. Я начала этим заниматься гораздо раньше, и, то есть, когда у меня арт-объект этот был именно. У меня всегда так: если что-то происходит, то сразу же два события в один день, и у меня в один день было открытие арт-объекта с утра, а вечером «Перемещение зрителей», то есть это выставка моя первая, в которой я вообще участвовала.

– Еще и выставка в музее современного искусства в нашем, да, была?

– «Перемещение зрителей», совместная она, а не…

– Там несколько участников было?

– Да. То есть, получается, это все шло параллельно, я просто везде я где-то брала эти знания, и как бы в итоге что-то слепилось.

– Слушай, вот это интересная штука, да, чем-нибудь загореться и посвятить этому год и копать, копать. В основном в интернете ты находила какие-то ресурсы?

– Ну для меня главный ресурс – это, наверное, люди – источник вдохновения. У меня всегда так, если есть какая-то идея – нужен человек, который был бы профессионалом в этой сфере, я к нему прихожу, говорю, человек, если вдохновляется, то он мне помогает. Ну, как правило, так и происходит. Я вообще с детства мечтала, чтобы найти какую-то свою сферу, я всегда так еще шутила, что пусть это будет, не знаю, чтобы я делала какие-то валенки, например, разбиралась в валенках. А ты вот хочешь пойти и валенки себе купить и у тебя, знаешь, первая ассоциация: «О, Лена Рэмбо, она все знает о валенках, надо сначала ей позвонить и все спросить, узнать».

– То есть, быть профессионалом и лучшим в своей сфере, да?

– Да, чтобы ну прям вот у всех была ассоциация, что раз это валенки – это Лена, а там искусство…

– Возможно этого добиться сейчас в твоей сфере деятельности?

– Я думаю, да. Жить еще очень долго и надо поинтереснее провести это время, и я думаю, что там столько пространства вариантов, чем можно заняться. Мне тем и нравится искусство, потому что здесь ты можешь двигаться просто куда хочешь – вверх, вниз, вправо, влево.

– Ладно. Вспоминаю тот твой самый первый арт-объект, благодаря которому Пермь тебя узнала, вот этот «Счастливый кондуктор», вот знаешь, даже вспоминаю свои первые ощущения, удивление точно было одно из первых. Не так я представляла себе. Мы привыкли не так думать о кондукторах. Что тебе говорили тогда на открытии, помнишь, на открытии этого арт-объекта?

– Мне все задавали вопрос: «Вообще почему ты сделала это?» То есть, ну, да, странно, художница… Ну никто, наверное, в начале своего творческого пути не думает о кондукторах, да?

– Да.

– Ну я просто собирала счастливые билеты и у меня вот они как-то накопились, а когда ты сидишь дома и думаешь: «Так, так хочется что-нибудь сделать». То есть, ты смотришь такой, открываешь шкаф, там что у тебя находится. У меня куча счастливых билетов, и там идет какой-то в голове процесс мыслительный, думаешь: «А, так, так, по-моему, юбилей троллейбуса в этом году», смотришь в интернете. И вот всех именно удивляло: «Мы тебя не знаем, но ты выходишь с первой работой почему-то про кондукторов». Мне пришлось много объяснять, почему именно так.

– Ну, получается, счастливый билетик, пусть в большом количестве, он тебе все-таки какое-то принес, правда?

– Да, слушай, да.

– Вот тебе и счастливый билетик.

– Да.

– Я напомню нашим слушателям, вдруг кто не видел, это такая…

– Конструкция.

– Не знаю, как и назвать, но похоже на стекло, то есть кусок стекла, квадратный, на котором чем нарисовано было, Лена? Как будто бы большим черным толстым черным маркером. Странный образ кондуктора и туда вклеены вот эти счастливые билетики твои, так?

– Да, я его нарисовала от руки, потом мы просто перенесли, это печать на стекле. Да, и нужно было, получается, сосчитать количество счастливых билетов в этом объекте, и там был ящик, чтобы ты свой ответ кинул. То есть именно эта акция с подсчетом билетов, она была ограниченное количество времени, но я буквально на днях подходила, там этот ящик до сих пор висит, потому что не убрали, говорили, что это будет…

– А где он сейчас?

– В трамвайном кольце, так все и стоит, на Перми-второй.

– Подожди, вроде бы убирали оттуда арт-объект.

– Нет, нет, нет, сказали, что на пару месяцев, уже вот скоро будет год, я думаю, ну ладно, временно.

– То есть, он до сих пор стоит на Перми-второй?

– Да, и там до сих пор люди кидают ответы, я вытаскиваю, а там на самом деле счастливый билет один. И я вытаскиваю, люди пишут свои имена там, ответы. То есть уже победитель-то известен, но они все равно подходят и считают. Приятно.

– Слушай, как к твоему выбору относятся родные? Понимают они вообще это?

– Они не до конца понимают, они об этом говорят, когда…

– Все-таки когда человек уходит в высшую школу экономики, в моем понимании нет, что оттуда выйдет художник.

– Ну да, но это ведь не высшая школа экономики меня сделала художником. Ну видишь, просто для студентов многих, когда они поступают в университет, для них это основная цель – закончить университет.

– Получить дипломы, не думая, да, это я помню.

– Да, у них это 100% времени занимает. А у меня это не было каким-то центром жизни. Я туда приходила, получала знания и уходила. А так это, не знаю, может быть, процентов 50 времени занимало, все остальное – я занималась параллельно своей какой-то внутренней деятельностью, да, которая перетекла постепенно в искусство. А что касается родителей, то…

– Кто они? Откуда у нас, из какой среды художники получаются?

– Мама у меня учитель начальных классов.

– Ну все-таки, да.

– А отчим бухгалтер на заводе, а отец – риелтор.

– Ну вот такая смесь и получилась, наверное.

– Когда я делала акцию для «Перемещения зрителей», ну вот этого проекта в PERMM, акция называется «Десять лет спустя». Я в детстве залазила, у нас там дача на станции «Тридцатый километр»…

– Я помню эту фотографию красивую.

– Я там залазила на забор, мне делать нечего было, видать, я и сидела и махала электричкам, которые мимо проезжали.

– И такая фотография потом была на выставке в PERMM.

– Да.

– Фотография, как ты сидишь на заборе в какой-то олимпийке, зеленый забор, помню, как сейчас, да?

– Нет.

– Нет? 

– Просто деревянный забор, я не знаю…

– Да, и смотришь на проходящие электрички, и подпись, что «я всегда считала их».

– Да. А там просто… Вот про родителей, они… Мама стоит такая, смотрит на меня, как я это все делаю, ей смешно, конечно, потому что они приехали как раз на электричке. И все, вся родня мне со станции еще кричит: «О, Ленка, опять на забор залезла». Всем так забавно от этого было. И мама такая говорит: «Вот я детей учу, я понимаю свою пользу, а ты села на забор снова и машешь электричкам, я вот не могу все равно понять, в чем здесь твоя социальная польза?» Я говорю: «Ну со временем, может»…

– «Со временем, мама, ты поймешь».

– Ну как бы да.

– Но зато зрители музея современного искусства в Перми, видимо, там, ну по крайней мере, искали эти смыслы, да? Слушай, расскажи, пожалуйста, историю псевдонима своего, даже мы сейчас в редакции гадали, как правильно, Рэмбо или Рэмбо.

– Рэмбо.

– Почему?

– Я на этот вопрос уже отвечала так много раз. Ну сейчас еще раз отвечу.

– Давай.

– Ну это вот первая фотография в «Инстаграме». Когда я зарегистрировалась в «Инстаграме», мне нужно было ник придумать. И мы собирались с подругами в клуб, на мне была такая повязка, знаешь, как у Рэмбо, правда, не красная, а зеленая. И они меня: «О, ты как Рэмбо». Вот я так и назвалась.

– Несет ли в твоем псевдониме что-то воинственное, что-то такое, знаешь, ну когда человек слышит – «Елена Рэмбо», в образе точно возникает тот киногерой.

– Ну да, но знаешь, постепенно это переросло в какое-то, действительно появился смысл вторичный, связанный с этим персонажем. Но только если он там пробивался, сражался силой физической, то я, наверное, скорее, любовью все это как-то стараюсь побеждать.

– Вот, кстати, про любовь, про любовь мы сейчас поговорим. А вот ты свою первую работу самую помнишь? Это рисунок был или что это?

– В плане изобразительное? 

– Да.

– Самые первые рисунки, ну прямо в детстве, помню. У меня дома висит, например, еще первая картина маслом, в детском саду нарисовала, там две ёлочки.

– Ну то есть с самого детства ты любишь рисовать и вот это все в тебе есть, да?

– Да, да, это…

– А сейчас некоторые, знаешь, говорят, что в твоих работах есть что-то схожее с Пикассо по стилю. Это случайно не твой любимый художник?

– Нет, вообще не самый любимый мой художник. Я когда пришла, то есть я знала работы Пикассо, но не видела его графику. Когда у нас была выставка у Марины Фельдблюм, привозила она гравюры, гравюры там, по-моему, были.

– Да, да, да, там эротический, 16 плюс, или 18 даже плюс была категория возрастная.

– Я так удивилась, когда, то есть… Во-первых…

– Ну есть схожесть?

– Во-первых, он рисовал людей, там были много цирковых артистов, а я же тоже занималась, я в детстве была цирковой артисткой, и у меня сейчас молодой человек цирковой артист, поэтому я в этой среде как бы достаточно давно вращаюсь. И вот он рисует этих артистов на арене, а они обнаженные. Я же знаю, ну понятное дело, они же ему не позировали обнаженными, то есть он их так рисует, потому что так видит. Я сама тоже людям постоянно объясняю, почему я не рисую одежду, то есть я поняла, что вот эта вот схожесть, она меня поразила, схожесть мысли, ну и то, что это графика, это чисто линии без цвета.

– Я и говорю – очень похоже.

– Она мне очень близка. Но…

– То есть, как-то так случилось само собой, да, такое вот приятное стечение обстоятельств.

– Да, но с другой стороны, почему-то мне всегда так обидно, когда меня сравнивают, потому что ты…

– Обидно, что сравнивают с Пикассо?

– Нет, не в этом плане, но знаешь, просто всегда, когда ты смотришь как зритель на работы художников, первым делом, что ты хочешь сделать – это в своей голове проанализировать и вспомнить кого-то похожего, ну всегда так, с кем-то сравнить. А ты вроде как художник, всегда пытаешься дойти до какой-то своей личной точки, чтобы это стал твой стиль, чтобы уже, может, других людей с тобой сравнивали. Ну понятное дело, это еще дело времени, чем дальше, тем, думаю, более будет оформлен мой личный стиль.

– Вот о работах твоих последних, и ты сейчас уже говорила, что люди в основном у тебя без одежды. Очень откровенные картины, очень сексуальные, там такой прям вызов. Это осознанно, или это само собой как-то вот так выходит?

– Я просматривала работы, которые более ранние, в них линия достаточно такая, какая-то неуверенная, такая немножко дерганная, а сейчас это такие размашистые прямые линии, то есть я понимаю, что пока я всем этим занимаюсь, во мне появляется более какое-то, больше уверенности и, соответственно, работы меняются. А вот эта вот, ну та эротичность, которая там присутствует, она… Ну вообще все вот эти рисунки, по сути, это как мой дневник.

– То есть, ты себя, о себе?

– Да, я просто, ну даже иногда думаешь, надо ли это показывать, потому что это действительно, как бы ты с утра встаешь, какие-то заметки делаешь, а я, например, себе что-то зарисую, свое какое-то переживание, мне так легче, я визуализирую просто свои мысли. Ну а здесь как бы больше все-таки не эротичности, я больше не про секс, а про возврат к естественности. То есть для меня голое тело – это в первую очередь не то, что люди любовью занимаются, а это все-таки какое-то чувство, ну не то чтобы первобытное, в плане дикое, а в плане что оно какое-то, как к истокам ты возвращаешься.

– Чтобы воспринимали не как похотливое что-то, а как что-то чистое и настоящее?

– Да, когда мы даже ходим, все в одежде, мы свое тело-то особо не видим.

– Ну представляешь, если бы мы тут ходили все голые, что бы было. Мы бы не смогли с тобой сесть в эфир.

– Ну да, но я, например, могу, не смотря на то, чем я занимаюсь, я могу сказать, что я свое тело вообще абсолютно не знаю, хоть я и рисую каких-то обнаженных людей и занимаюсь перформансом, где я, может быть, не всегда одета, но это, может быть, мой способ познания себя. Я понимаю, что я свое тело исследовала, может быть, на один – два процента, а там столько всего ну как бы запрятано. А люди не знают. То есть нам в голове интереснее, чем в теле. Мы только потребляем информацию, а вот именно на уровне ощущений, куда-то зайти поглубже.

– Ну вот чтобы сейчас правильно поняли наши слушатели тебя, напомни, пожалуйста, о твоем акции, или перформансе, что это было, «Коснись меня».

– Да, «Задень меня, если осмелишься». А эта тема, наверное, все же более…

– Ну все-таки это тоже о тактильности и о понимании своего тела? То есть это было в музее, по-моему, да? В музее современного искусства, нет?

– Нет, это было в центре городской культуры.

– И ты – ну кратенько я опишу – сидела Лена на стуле в комнате, входили туда люди, которые…

– Да, по очереди заходили.

– По очереди участники этого действа, и Лена им предлагала: «Коснись меня».

– Ну и перед этим у меня еще было такое слово, которое я как бы за день я вдавливала в кожу, и когда, ну след исчезает быстро, я говорю: «Вот смотри, по сути, я тебе разрешаю, но след исчезает, это как бы метафора на то, что я как бы тебе разрешила задеть, но как бы я сомневаюсь». Потому что именно здесь была тема больше взаимодействия полов. То есть я человек, видишь, про то…

– Смотри, но все-таки полов опять, все-таки…

– Да, но здесь именно про то, что я достаточно открытым себя считаю человеком, но мужчины воспринимают меня доступной, они смотрят на рисунки, например, как мне объясняют друзья… Я говорю: «Слушай, как-то ко мне…». У меня бывают какие-то проблемы прямо с тем, как меня интерпретируют, скажем так, мужчины.

– Ну а я тебе о чем и говорю, потому что там слишком, ну то есть это сексуально, то есть основной посыл, такие люди видят, которые, например, не думают о том, как ты говоришь, о том, что мы слишком много в голове, что мы не думаем о теле. О теле думают именно с вопроса похоти какой-то.

– Да, ну и вот этот был перформанс про это, что давайте…

– Как себя люди вели? Легко ли они тебя касались? Вообще за руку они тебя брали, или как это было?

– Я могу сказать, что больше всего меня поразило, когда меня задевали за волосы, это было очень часто, то есть, по сути, это часть меня, но я же этого не чувствую.

– Ну какая-то, ну да, то есть.

– И они боялись.

– Боялись тебя дотронуться.

– Они на меня смотрели, как на какой-то объект искусства, они боялись подойти. То есть, видишь, какие условия, когда я сижу в комнате и…

– Ну и о чем это говорит, как ты думаешь, когда люди боялись тебя коснуться?

– Ну это вот видишь, ну это был очень интересный опыт, я еще до конца, может быть, не отрефлексировала, но и сейчас, наверное, я бы даже это, может быть, повторила еще в кое-каких других вариациях, там не знаю, «Поцелуй меня», ну в щеку, например, или…

– Ну если тебя боялись коснуться, представляешь, что будет с поцелуями?

– Ну люди ломали свои блоки, юные девушки особенно, когда я разрешала, например, обнять, они говорили: «Спасибо». То есть, я понимаю, насколько мы все-таки все заблокированы.

– Закрытые и боимся. Ну в этом что-то есть. Напомню, в эфире программа «Красный человечек», меня зовут Анна Букатова. Елена Рэмбо, пермская художница, молодая пермская художница у нас в гостях. Город о ней давно уже говорит, наши музеи с ней сотрудничают, поэтому девушка интересная. Напоминаю, что мы тут, у нас проскакивает иногда слово «секс» или еще что-то такое, поэтому смотрите сами, слушать вам это или нет. Начали мы говорить о твоих акциях интересных. Вот из последних – это «Камская русалка», или «Русалка в Каме». Видела фотографии в интернете, когда была в отпуске на другом конце страны, они мне очень понравились. Расскажи, пожалуйста, коротко, что это за акция была, как идея возникла, потому что Лена в образе русалки плавала у нас в Каме. Интересные фотографии, ну там, естественно, все закрыто, но все-таки все открыто. Замечательные фотографии, когда Кама, стоит лодочка с каким-то рыбаком и Лена к нему на эту лодочку, абсолютно как русалка, из воды выныривает и о чем-то с ним разговаривает.

– Это лето было очень теплое и граждане у нас проводили много времени на Каме, я в том числе ездила на другой берег отдохнуть. И так что-то подумала, что у нас берег такой весь грязный, много отдыхающих, все приезжают на шашлычки, выпить, отдохнуть. Но при этом Кама, она очень красивая, и я давно уже как-то определила свою миссию как художника в поисках великой красоты, и я подумала, что как-то хочется сильнее раскрыть эту красоту нашей реки и сделать на этом акцент с помощью вот как раз этой акции «Камская русалка». И как раз мы снимаем сейчас документальный фильм про пермских художников и делаем работы в городском пространстве. И все так сошлось, что этот проект, он пойдет в документальный фильм. И это был тоже вообще какой-то просто потрясающий опыт, мне нравится заниматься искусством действия, потому что ты вроде как запланировал: так, у меня сейчас будет образ русалки, я приеду в Каму и там буду плавать.

– Поплескаюсь.

– Буду плавать, общаться с рыбаками. Но ты же не знаешь, кого ты там встретишь, как там это все будет, ну и тем более, мы поехали очень рано, было холодно. Ребята, которые мне помогали, девочки, которые меня собирали, те же самые меня собирали до этого на проект «Ева», просто этими блестками меня всю заклеили, чтобы я была как настоящая-настоящая прям русалка со всеми чешуями. Мы туда приехали, было холодно, в воде было тепло и мы встретили рыбака, поговорили с ним.

– О чем? О чем? Ну то есть, подожди, вы его предупредили или ты подкралась к нему со спины и сказала: «Привет, рыбак, я русалка»?

– Нет, там не было такого, что уж я прямо к нему откуда-то выплыла из кустов.

– Неожиданно, да.

– Нет, это все-таки было более-менее плавно, но он, конечно, удивился, тем более, что это был очень такой простой мужичок и мне хотелось добиться – ну меня же снимали на фото, на видео – именно этого контраста, что это вот наша родная Кама, может быть где-то мы сами грязные, с этим русским мужичком, который вышел с утра порыбачить, отдохнуть, и тут какое-то сказочное, мифическое существо, то есть наполнить вот это наше какое-то привычное всем место чем-то более прекрасным.

– Слушай, ну и о чем вы, он что-то, может быть, просил тебя интересное? Или сам может быть хоть на мгновение подумал, что в этой Каме, может быть, что-то быть такое?

– Ну он…

– Или совсем был прост?

– Он не был прост, я говорю, он начал жаловаться, ну реально, в прямом смысле он начал рассказывать о своих бедах, у него там что-то с сыном случилось.

– А, вот так вот?

– Да, он все это время мне делился.

– Слушай, ну не каждому человеку открывают свою душу просто так. Если рыбак, который вышел порыбачить, начал рассказывать тебе о своих проблемах…

– Ну я потом отрефлексировала, что, наверное, он пришел на Каму отдохнуть, знаешь, все туда беды, может быть, оставить. И вот он увидел русалку, то есть русалка как часть реки. У него сразу же вот так, значит, можно и русалке как-то поделиться переживаниями. Вот так.

– Это ведь не единственная твоя акция. Из последних, вот ты сама напомнила, «Ева», да?

– Да.

– И когда приезжала к нам выставка Микеланджело, вот эта большая стояла статуя, копия статуи Давида, ну, я думаю, нет такого пермяка, который бы ее не заметил. И Лена решила у этой статуи кое-что закрыть. Объясни, пожалуйста, напомни, в чем был смысл. Зачем ты закрывала его причинные места?

– Я столкнулась с ситуацией, ну вроде бы я рисую откровенные рисунки, но у меня же там достаточно упрощенные изображения, то есть, если это грудь, то это два кружочка, пися – треугольник. И я участвовала там в проектах, где мне организаторы, они любят мое творчество, но они, знаешь, как бы какую-то предугадывая возможную реакцию негативную зрителя, говорили мне…

– Не надо, да?

– «Давай ты заранее, давай ты попроще, без пошлостей». И, то есть, это такой ценз шел, ты еще ничего не сделал, но ты уже переживаешь за то, как на это…

– Цензура, да, уже?

– Как отреагируют люди.

– Ну, может, где-то правильно? Представляешь, поднимут тебя на вилы с твоими работами и будут говорить: «Хватит, что за разврат!»

– Ну вот именно. А почему вы не поднимаете на вилы из-за разврата этого Давида прекрасного, который стоит со своим достоинством…

– Не говори больше, не говори больше это слово в эфире.

– Со своим достоинством прямо в центре города, люди ходят, и там ведь и дети ходят, там рядом парк Горького, там гипермаркет «Семья». Все видят, никто ничего не говорит. И, кстати, в Петербурге была похожая реакция, когда попросили тоже прикрыть уже граждане…

– У Давида?

– Да, но там именно были… Ну если у меня акция называлась «Ханжа», в шутку, как будто бы я ханжа, но там уже были реальные ханжи, которые, там какая-то пожилая женщина, она говорила: «Прикройте, тут же дети ходят». И организаторы сделали тоже акцию там, кто придумает, чем закрыть. Там кепку повесили на какое-то время. То есть эта тема оказалась актуальной не только в Перми.

– То есть люди, которые просят прикрывать какие-то вот эти места, которые, наверное, не поймут выставки, на которых обнаженное тело изображено, ты все-таки ханжами их называешь, да?

– Ну да, так это же ваше тело, вы что, себя что ли боитесь? Вы также из этого состоите, все одинаковые. Понятное дело, что есть какие-то социальные нормы и правила, но все равно смешно на это закрывать глаза.

– Слушай, а если мы, двигаясь в этом направлении, не придем ли к тому, когда все будут слишком спокойно к этому относиться, и как в Нью-Йорке мы сможем приходить на работу, там же женщины уже добились того, чтобы они могли ходить по улицам топлес? Ну представляешь, может быть мы дойдем и до этого здесь, и хорошо ли это будет?

– Я думаю, что до этого далеко, в России, по крайней мере. Но это здесь, наверное, мой посыл не то чтобы давайте раздеваться, а посыл в том, чтобы давайте чувствовать свое тело и возвращаться к каким-то своим первичным ощущениям. Не надо, не говорю, что надо на публику выходить голым, но просто вспоминайте о какой-то телесности.

– Ну и, по крайней мере, спокойнее относиться к определенным словам, например, да?

– Ну да.

– Так, помню у тебя на страничке в соцсети видела комментарий, что Перми не нужны свои художники и не нужно искусство свое. Могла бы ты прокомментировать сейчас вот эту мысль?

– Да.

– Что значит, не нужны художники?

– Исходя из своего опыта, работы многих художников, они просто остаются непонятыми зрителем, а у нас русский человек, если он что-то не понимает, то первое чувство, которое в нем разрастается – это агрессия. Но это ведь неправильно, если ты что-то не понимаешь, это не значит, что это плохо. Надо просто попытаться понять. Ну просто для меня, если меня когда начнут родители, например, понимать – это уже что-то будет, потому что именно это тот типичный зритель, который затрудняется и сразу же начинает быть агрессивным. У меня – очень смешно – когда зарегистрировалась мама «ВКонтакте» и увидела какие-то рисунки, она говорит: «Удали это, удали это, это же пошло». Я говорю: «Так ты подожди – говорю – ты попытайся как-то поглубже проникнуться, подожди какой-то другой реакции у себя внутри, попытайся это прочувствовать».

– А бабушка твоя, та совсем не понимает?

– Ну они видят как внучка, как сказать, не пьет, не курит, хорошо учится, вроде нормальная внучка.

– Чем бы дитя ни тешилось, да?

– Да, вроде нормальная, ну занимается чем-то, наверное, хорошим, поэтому пусть делает, так уж и быть. То есть, в принципе, они стараются все принять и поддержать меня. Хотя часто приходится объяснять, проговаривать, ну в том числе, что нужно подождать, ну то есть в финансовом плане они говорят: «А как ты будешь зарабатывать?» Я говорю: «Ну искусством». Они говорят: «Так это как так?» Я говорю: «Ну вот вы подождите какое-то время, это же все не сразу делается, это ведь не на заводе, когда ты пришел, смену отработал и тебе деньги дали, здесь немножко другие механизмы действуют».

– У нас остается совсем мало времени. И вот коротко еще пара вопросов. Когда ждать этого фильма о пермских художниках? Хоть примерный ориентир есть?

– Мы хотели, мы думаем, планируем снять это до зимы, и, я думаю, что где-нибудь ближе…

– К новому году, да?

– Может быть, к новому году, да, но это очень пока приблизительная дата.

– Ну в начале следующего года или будущий год где-то, будем ждать, не забудь мне рассказать, я расскажу в новостях.

– Хорошо.

– И последний вопрос: о чем ты кричишь миру своими работами? Ты миру вообще что-то сообщаешь или хочешь ему донести? Это только тело, это сексуальность, или что-то еще?

– Ну помимо прочего у меня тема того, что что я делаю в этой жизни – я встаю на руки. То есть когда люди вырастают, говорят: «О, молодец, вырос, встал на ноги». А я встаю на руки, то есть это будет посложнее, но куда интереснее.

– Бунтаришь.

– Я хочу, да, хочу людям объяснить, что они могут быть тем, кем захотят, и, в том числе, встать на руки.

– Слушай, как думаешь, с возрастом поменяется у тебя концепция твоя, что ли, может быть, ты политикой будешь интересоваться, например. То есть с возрастом поменяется это у тебя?

– Мне все говорят, что, да, «ты вырастешь и у тебя еще все сто раз поменяется». Но пока что это впервые, чем я так долго занимаюсь, в это погрузилась и мне это интересно столько времени. Я думаю, что искусство, это будет все-таки на первом месте.

– Ну что ж, я напоминаю, Елена Рэмбо, молодая пермская художница гость сегодняшней программы «Красный человечек». И вообще, делаю акцент на то, что Лена сказала – я напомню, ей 21 год – что цель ее жизни – поиски великой красоты. Мне кажется, когда наша молодежь так рассуждает – это очень круто. Спасибо тебе большое, что пришла!

– Спасибо!

________________________

Программа вышла в эфир 30 августа 2016 г.