Старт фестиваля "СловоНова"

Игорь Лазарев: Игорь Лазарев. Мария Зуева за звукорежиссерским пультом.

Анастасия Сечина: Это вы накликали, дорогие поэты, мне проблему с наушниками. Все, я поняла, вас надо опасаться.

Дмитрий Воденников: Вы знаете, как Ахматова говорила: «Я гибель накликала милым». Вот мы накликали вам гибель. Сейчас хороший момент нас представить.

Анастасия Сечина: Дана Сидерос и Дмитрий Воденников.

Дмитрий Воденников: Господи, неужели вы произнесли мою фамилию? Водэнников. Я не Водэнников, я Воденников. А вы сказали Водэнников.

Анастасия Сечина: То есть я сказала правильно?

Дмитрий Воденников: Нет, вы сказали через «э» оборотное, а я Воденников.

Игорь Лазарев: Сегодня у нас открывается фестиваль «СловоNova» в 7 часов. Мероприятия уже идут. И здесь два участника фестиваля у нас в студии.

Анастасия Сечина: На самом деле я сегодня перед эфиром Игорю отдала все права на этот эфир, как самому читающему человеку в нашей редакции, я говорю – ты будешь рулить. Я, конечно Есенина, может быть, с Пушкиным еще процитирую когда-то, но в целом мало знакома…

Дмитрий Воденников: Процитируйте, пожалуйста, Есенина.

Анастасия Сечина: «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии». И, как банально, не правда ли? Но, тем не менее, право первого вопроса я у него забрала. Потому что вопрос, наверно, самый дурацкий, который только можно задать поэтам. Звучит он следующим образом: кому нужны стихи? Какой-нибудь наш слушатель, озабоченный проблемой зарплаты бюджетникам, спросил бы еще по-другому: да кому нужны ваши стихи?

Игорь Лазарев: Когда людям зарплату не платят.

Анастасия Сечина: Неважно, когда что-нибудь еще. ДА кому они нужны, ваши стихи?

Дана Сидерос: Никому они не нужны.

Дмитрий Воденников: Да, никому ничего не нужно, в том числе, и стихи. Стихи – это же такая странная вещь, если говорить по-настоящему. Это же заговор, это молитва, это какая-то магия. И они нужны только для того, чтобы менять твою жизнь. Но таких стихов очень мало – раз, два и обчелся. Поэтому вообще стихи, конечно, не нужны. Нужны те стихи, которые способны изменить что-то в тебе. Ваш час наступил, пожалуйста.

Дана Сидерос: Да я даже не знаю, кому они нужны. Кроме того, кто их карябает на бумажке.

Анастасия Сечина: То есть они нужны вам?

Дана Сидерос: Конечно. Что бы мы их тут писали-то?

Анастасия Сечина:  В первую очередь. А если кому-то еще пригодятся, то совсем хорошо?

Дана Сидерос: Это очень славненько, да.

Дмитрий Воденников:  Нет, я с этим согласиться никак не могу, совершенно. Мне кажется, это очень порочная система.

Дана Сидерос: Порочная система что?

Дмитрий Воденников:  Порочная система взгляда. Это все равно, что заниматься вышиванием бисером, например, вышивать котиков. Вот это стихи в вашем понимании – для себя. Пошил немножко котиков, бисер пометал...

Дана Сидерос: Я даже пишу про котиков, Дмитрий.

Дмитрий Воденников:  Я про собачек писал. Я сейчас уже ничего не пишу. Но когда я писал про собачек, я понимал, что я делаю. Я понимал, что я что-то сильно сдвигаю в себе, а не что-то вышил бисером, убрал в верхний ящик комода, и забыл.

Анастасия Сечина:  Ну так вещь себе же. Вы ж не на внешний.

Дмитрий Воденников:  Понимаете, ничего нельзя сделать с собой, если это не изменит кого-то другого, как на твоем примере. Это как харакири. Понимаете, странно, сейчас я возьму, встану, скажу – здрасьте, мои маленькие любители поэзии, обращаясь к вам лично, двоим, и распорю себе живот. Я хочу посмотреть – повлияет на вас это или нет. Вот собственно стихи это и есть харакири. Ты встаешь и говоришь – здравствуйте, мои маленькие любители поэзии. Потом – хряк и распарываешь себе живот. И твои кишки с таким приятным звуком выпадают на пол.

Игорь Лазарев: Кураторы фестиваля, когда были у нас в эфире, говорили, что фестиваль сам «СловоNova» он из такого, по их выражению, формата артхаусно- андеграундного переходит в формат фестиваля для всех. То есть принимается попытка расширить аудиторию, популяризировать современную поэзию. Как, на ваш взгляд, есть ли на нее все-таки запрос?

Дана Сидерос: Запрос на поэзию? На нее всегда есть запрос, мне кажется. Но только в основном стихи не воспринимают с бумаги. Знаете, есть анекдот такой. У человека 10 процентов памяти занято чем-то полезным, а все остальное – тексты песен.

Игорь Лазарев: И со стихами та же история, да?

Анастасия Сечина:  Я так понимаю, что песни, стихи, какая, в общем-то, разница.

Дана Сидерос: Я не делаю большой разницы.

Анастасия Сечина:  Мой один хороший знакомый писал, по-моему, дипломную работу как раз о поэзии Янки Дягилевой. Янка Дягилева, известно, кто это, и ее песни это, безусловно, поэзия. Так ведь? Вы про запрос что-нибудь скажите, Дмитрий. Запрос сегодня существует?

Дмитрий Воденников:  Запрос сейчас существует на такую дикость, как вы знаете, учитывая историю нашей страны и нынешний момент, что говорить о том, что существует запрос на стихи, это, по меньшей мере, смешно. В свое время, когда у меня произошло кровоизлияние, когда очнулся и включил телевизор, я был в ужасе, потому что, пока я болел, я отвык от дикости картинки, от чудовищности сюжета. Я имею в виду внутреннего сюжета. От невозможной аляповатости пляшущих и поющих там людей. Так вот запрос, как известно, есть только на это. Ни на что настоящее героическое или трагическое, или пусть даже комическое, но какое-то свое личное, этого запроса никогда не существует. Этот запрос создаешь ты сам. Это как с любовью. Ты сидишь один дома 40 лет, или 10 лет, 20, в зависимости от того, сколько кому лет, и в какой-то момент ты понимаешь, что я не могу больше жить без любви. Я хочу любить и быть любимым, извините. И вот только тогда, когда ты это посылаешь в пространство, к тебе это приходит. Необязательно счастливой историей, но к тебе это приходит. А вообще запрос есть только на оплату ЖКХ, вот на это запрос есть.

Анастасия Сечина:  Счастливый человек.

Дмитрий Воденников:  Кто?

Анастасия Сечина:  Вы, Дмитрий.

Дмитрий Воденников:  О, я, да. Это мое счастье. Вы так четко определили, наконец, меня. Я думаю, когда же, наконец, меня определят?

Анастасия Сечина:  С другой стороны, вот вы говорите – эти картинки страшные, ужасные по телевизору, говорите про то, что вы сами формируете этот запрос. Это же ведь тоже вечный вопрос: мы формируем запрос этому телевидению или телевидение формирует нас? Язык формирует человека или человек формирует язык?

Дмитрий Воденников:  Вы не поняли, что я сказал. Ты сам формируешь свою жизнь. Я не могу формировать телевидение, потому что, во-первых, я его не смотрю, во-вторых, мое мнение никого там не интересует. Я могу сформировать свою жизнь, сделать так, чтобы там телевидения не было. Вот это я имею в виду.

Дана Сидерос: Вот у меня был вопрос: зачем вы вообще включали телевизор после болезни? ?????? (неразборчиво) обратно упасть.

Анастасия Сечина:  Зачем у вас вообще есть телевизор?

Дмитрий Воденников:  А у меня его уже и нет.

Анастасия Сечина:  То есть включили, выключили и вынесли.

Дмитрий Воденников:  Да, и все, он был выброшен, совершенно верно.

Анастасия Сечина:  Прямо с балкона.

Дмитрий Воденников:  Хорошо вы обращаетесь с вашими соседями. Я поздравляю вас. Нет, вы знаете, не с балкона. Кстати, к вопросу об отношении к людям. Это тоже поражает. Вот я часто хожу по улицам, я хожу по 20 километров в день, ну там по 13, и обращаю внимание на то, что наши улицы совсем не приспособлены для того, чтобы там жить. Там можно только ездить, парковаться, как правило, на тротуаре, и выбегать в магазин. Вот это тоже к вопросу о том, как обустроить свое внутреннее пространство. Наши города, я не знаю, как ваш, Москва, этот город абсолютно не приспособлен для существования частного ходящего, ни на что не претендующего, кроме как на собственную свободу, человека. Это как со стихами.

Игорь Лазарев: Довольно интересная штука опять же с фестивалем «СловоNova». Он заявлен, как фестиваль уральской поэзии - уральский поэтический. Раньше он был пермский поэтический, в этом году уральский. На ваш взгляд, вообще, в современном мире существует какой-то географический компонент поэзии? Или все,  с развитием Интернета, в современном обществе это все уже стерто, все границы географические?

Дана Сидерос: В принципе, нет никаких границ, их и не было никогда, с одной стороны. С другой стороны, когда читаешь тексты авторов, можно часто определить, откуда они. Но я не уверена, что я готова сформулировать...

Анастасия Сечина:  По каким-то чисто лексическим маркерам?

Дана Сидерос: По лексическим, по интонации какой-то. Все же в каждом городе говорят с каким-то своим акцентом, со своей интонацией, со своими словечками и так далее.

Анастасия Сечина:  Может быть, это еще как-то чувствовалось энное количество десятков лет назад. Сейчас мир стал таким маленьким, всё связано со всем. Какие уж там маркеры. Нет?

Дана Сидерос: Странно это все. Я не думаю, что всё совсем исчезло, уменьшилось, потому что это даже в Интернете заметно. Сходите, например, в сообщества разных городов, и там говорят по-разному.

Игорь Лазарев: Известно, что пермские студенты из пермского политеха поставили спектакль по вашим произведениям.

Дана Сидерос: Да, известно.

Анастасия Сечина:  Видели?

Дана Сидерос: Видела в записи. Мне прислали в какой-то момент.

Анастасия Сечина:  Тут сразу дополнительный вопрос: «Как воспринимаете чтение ваших стихов другими людьми?» - по ICQ нам пришел. Спектакль по своим стихам...

Дана Сидерос: Спектакль офигенный. Спектакль мне очень понравился. Я обычно жду плохого, потому что, отвечая на второй вопрос, чтение, естественно, другими людьми собственных текстов воспринимается всегда очень тяжело.

Анастасия Сечина:  Не так, не туда, здесь вот другое ударение, другой акцент, так, да?

Дана Сидерос: Я стараюсь себя убеждать в том, что они, в принципе, уже все большие, их можно отпустить, но это тяжело, когда кто-то читает. Спектакль, я его смотрела со слезами на глазах.  

Анастасия Сечина:  Мне скажите, непросвещенному человеку, спектакль – это что, это набор поэтических цитат, или какая-то сюжетная линия там одна есть?

Дана Сидерос: Они сделали вообще странную штуку. Они взяли пачку текстов и составили из нее сквозной сюжет. Там сюжет про автора, к которому приходят персонажи. И он получился какой-то совершенно волшебный.

Анастасия Сечина:  Как, Дмитрий, вы воспринимаете чтение ваших стихов другими людьми?

Дмитрий Воденников:  Я не люблю актерское чтение. Если говорить об этом, здесь придется разделить, это плохо. Актеры не умеют читать стихи. Они делают какие-то драматические паузы, они передавливают. А когда просто читают люди, мне нравится.

Анастасия Сечина:  Мне пришел вопрос по ICQ. Мы-то уже поняли до эфира, похохотавши с вами...

Дмитрий Воденников:  Вообще-то, я плакал. Вам показалось, что я хохотал.

Анастасия Сечина:  То, что Дмитрий – еж колючий... По ICQ тут пишут люди: «Откуда такие враждебно-болезненные реакции у героев эфира на вопросы? Вас чем-то журналисты обидели?»

Дмитрий Воденников:  Да, очень.

Анастасия Сечина:  Чем?

Дмитрий Воденников:  Понимаете, например, когда я ехал сюда, я думал, что еду на телевидение. Это уже достаточно оснований, чтобы обидеться на всех людей.

Анастасия Сечина:  Оскорбление.

Дмитрий Воденников:  Во-вторых, понимаете, кто-то спрашивает... Там есть имя этого человека?

Анастасия Сечина:  Нина.

Дана Сидерос: Нина, вы попали.

Дмитрий Воденников:  Нет-нет, Нина, вы не попали. Понимаете, Нина, все дело в том, как сказал Дон Хуан из книги Кастанеда, человек не меняется. Ты не можешь измениться. Если ты резкий, острый и агрессивный, нет смысла приходить в студию и изображать из себя что-то иное, чем ты есть. Поэтому я разговариваю и в стихах, и в жизни, и в постели, и на студии так, как я разговариваю с вами, Нина.

Анастасия Сечина:  Современная поэзия... я понимаю, что вопрос очень острый, но все-таки, она в больше степени что: она откликается на наши реалии сегодняшние, на грязь под окном, какие-то политические баталии, разную всякую бессмыслицу? Или она, наоборот, стремится выйти за эти реалии?

Дана Сидерос: Это вы спрашиваете про поэзию вообще? Про всю?

Анастасия Сечина:  Я не знаю. Она очень разная, наверняка, я уверена в этом.

Дмитрий Воденников:  Да, конечно. Вот, например, Андрей Родионов, Емелин, вот эти поэты откликаются как раз на то, что вы говорите, про грязь за окном. В данном случае это без всяких плохих коннотаций. Имеется в виду на злободневные какие-то истории. Есть стихи, они вообще не замечают так называемой реальной жизни. Они говорят о каких-то глубинных, внутренних, странных изломанных или, наоборот, пронзенных солнцем процессах. Поэтому вопрос, все равно, что я скажу вам, я знаю, что вы мама, я скажу – а дети, они какие: они капризные, они послушные?  А вы скажете – Дима, вы совсем что ли уже спятили? Потому что дети бывают разные. Более того, один ребенок бывает разный. Вот с утра он послушный, к обеду, когда вы его накормили тем, что вы его накормили, он уже капризный.

Анастасия Сечина:  Это понятно. Но, тем не менее, каждый раз можно сказать – вот нынешние дети, они такие, такие. Есть какие-то общие тенденции, к которым тяготеют и которыми начинает оперировать (прости господи) статистика.

Дана Сидерос: Какие нынешние дети?

Анастасия Сечина:  Я очень огрубляю.

Дмитрий Воденников:  А какой смысл говорить об этих грубостях? Какой смысл говорить о том, что есть такая тенденция, сказать – нынешние дети такие?

Анастасия Сечина:  К чему-то тяготеет, это интересно. К чему-то тяготеет сфера под названием «поэзия». К чему-то больше.

Дмитрий Воденников:  Я думаю, что она тяготеет к большей свободе. Я думаю, что это связано с тем, что, действительно, некоторый луч вот такого ожидания с нее убран. Никто уже не ждет, что она будет призывать на баррикады или заниматься исключительно какой-то гражданской историей, или собирать стадионы. Как только с тебя снимают этот обязательный луч, который высвечивает все прыщи на твоем немолодом лице, так моментально ты становишься свободным. И ты можешь позволить себе быть тем, чем ты являешься. И вот сейчас, я думаю, что и есть расцвет поэзии, что бы ни говорили журналисты, когда они делают только одно и то же, пишут одно и то же по поводу того, что поэзия никогда уже не испытает расцвет. Я думаю, что...

Анастасия Сечина:  Обидели журналисты.

Дмитрий Воденников:  Меня никто еще не мог обидеть. Это я их обижал. Так вот, чтобы они ни писали, это неправда. Потому что на самом деле поэзия сейчас, именно сейчас переживает этот расцвет, именно потому, что цветут все цветы.

Анастасия Сечина:  Так просто надо договориться с журналистами, что мы понимаем под расцветом.

Дмитрий Воденников:  С журналистами нельзя договориться.

Анастасия Сечина:  Боже мой, ну что ж вы меня понимаете так буквально. Я имею в виду. в принципе. Они-то понимают другое, наверняка, под расцветом, а вы понимаете что-то третье. Они, наверно, понимают тиражи в издательствах... ой, мы - журналисты...

Дмитрий Воденников:  Да, вы.

Анастасия Сечина:  ...понимаем тиражи в издательствах, а вы какую-то другую историю.

Дмитрий Воденников:  Да, я имею в виду какую-то метафизическую историю. Именно об этом я и говорил.

Игорь Лазарев: Еще хотелось спросить...

Дмитрий Воденников:  Сколько мне лет? Вам интересно узнать, сколько мне лет?

Игорь Лазарев: Я знаю, что вы 68-го года рождения. На самом деле интересно по части поэзии и Интернета. Интернет – это такое явление последних лет, именно по части формирования новой поэзии, новой формы...

Дмитрий Воденников:  Десяти лет.

Игорь Лазарев: Тот же Живой Журнал, аналогичные сайты поэтические. Как это, на ваш взгляд, повлияло на формирование поэзии в последнее десятилетие?

Дмитрий Воденников:  Я думаю, это позволило как раз, я об этом говорил, вырваться тем тенденциям, тем людям, тем именам, которые раньше бы это сделать не могли, потому что это было точно структурировано все. Например, Вера Полозкова – это человек, который пришел из Интернета. И свою славу заслуженную, надо сказать, она получила, благодаря Интернету. И еще можно назвать целый ряд людей, которые стали играть по новым законам. И это очень здорово, потому что Интернет позволил тебе сделать то, что было невозможно. Сальто-мортале – раз, и ты выскочил, взлетел в воздух.

Анастасия Сечина:  А с другой стороны, тебя увидеть сложнее среди большого, большого, большого количества имен.

Дана Сидерос: Это везде так.

Дмитрий Воденников:  Да. Увидеть вообще сложно.

Дана Сидерос: Вы в магазин приходите, вы видите сотни полок, на которых стоят тысячи книг, и они вам не говорят ничего.

Дмитрий Воденников:  Да. Или вы идете по улице и вы не можете выхватить то единственное лицо, которое вам надо выхватить.

Анастасия Сечина:  Скажите, пожалуйста, вот ощущение того, что люди, в принципе, далекие от того, чтобы когда-либо, профессионально или как угодно, браться за перо, ощущение того, что сейчас больше таких появляется, оно из-за Интернета, из-за того, что мы просто больше видим этого? У меня есть человек, брокер, он пишет, правда, прозу прекрасную. У меня есть женщина за 50 из госуправления, она пишет романы, второй уже написала в Перми. Я раньше такого не замечала.

Дмитрий Воденников:  Здесь проблема в том, что, может быть, вы этого не замечали именно потому, что это не давалось вам, как бы, так наглядно.

Анастасия Сечина:  Ну да.

Дмитрий Воденников:  Вы не могли войти в Интернет, все лежало в шкафах...

Анастасия Сечина:  То есть Интернет просто показал.

Дмитрий Воденников:  Я думаю, что да. Я думаю, что это было всегда. Мне ужасно нравятся две вещи в истории человечества. Первое – это теория эволюции, потому что она потрясает, и устройство Вселенной. Вот если вернуться к теории эволюции, то вы знаете, что позволило хомо сапиенсам стать господствующим человеческим видом? На планете ведь были неандертальцы, были денисовцы, еще кто-то. Именно то, что они были склонны к перетиранию друг с другом всякой информации.

Анастасия Сечина:  Это интересно. Как это выяснили?

Дмитрий Воденников:  Это можно найти в Интернете том же самом. В отличие от неандертальцев, которые жили очень замкнутыми колониями, семейными. И ведь на самом деле, опять говоря о символизме, это ужасно здорово. Мы стали тем, чем мы стали, только благодаря тому, что мы очень любим говорить, сотрясать воздух. Притом, не по сути, а бессмысленно. Ну что такое сплетни? Вот у нее там шкура лучше, чем у меня. Вот, собственно, я думаю, что из этого и вышло всё. И стихи в том числе.