Над чем шутят и смеются в театрах, оркестрах и музеях?

Михаил Гасенегер: На кресло пермского мэра претендует директор дома культуры Нижней Мулянки. С конвейера молокозавода сошла первая партия балетных пачек, а солисты филармонии наконец-то приступили к строительству первого детского сада для будущих органистов-балалаечников. Эти и другие новости культурно-оздоровительной жизни Кипра я, Нина Соловей, обсужу сегодня в программе «Событийный ряд» в компании с артистом пермского академического Театра-Театра Михаилом Гасенегером. Вечер добрый, Михаил Исаевич.

Доброй ночи, Ниночка. Здравствуйте, это эфир «Эха Перми», программа «Событийный ряд». Сегодня мы с Михаилом Исаевичем попробуем вспомнить шутки и поговорить о том, как шутят в театрах, как шутят музыканты и музейщики. Михаил Исаевич, может, мне кажется, но когда я ехала на эфир и сегодня читала и соцсети, и ленты новостей, у меня почему-то сложилось ощущение, что с каждым годом 1 апреля растет количество скучных и нудных людей, которые категорически отказываются вообще шутить, реагировать на «белую спину». С чем это связано?

И отсутствие здорового чувства юмора.

Михаил Гасенегер: И над собой тоже, в том числе.

А в театре смеются в каких случаях? Когда забывают текст, когда назначают, например, нового руководителя? Когда смеются артисты?

Михаил Гасенегер: Артисты смеются по любому случаю и не всегда по-доброму, должен вам сказать. Например, существует такое театральное понятие, многие не понимают, «расколоть». Расколоть – это когда артисты говорят, в скорлупе своей роли и так далее. Когда ты его расколешь на сцене или заготовкой какой-то, или неожиданным каким-то…

Пощекочешь его…

Михаил Гасенегер: Нет, это исключается, это слишком примитивно. Тогда ты себе: «Я его расколол», это уже достоинство. Есть очень смешливые артисты. Один из самых смешливых был Георгий Бурков. У нас был, царствие ему небесное, Виктор Петрович Саитов, который был просто анекдотчик, каких только поискать. Мы с ним всегда соревновались, кто кого переанекдотит. Их рассмешить на сцене было достаточно, в самый серьезный и трагический момент показать ему палец, или подмигнуть, или язык высунуть… Я его расколол. Но когда раскалывают серьезного артиста, это считалось доблестью.

А вообще жертвами приколов и расколов становятся молодые артисты или те бедные и несчастные, которым тяжело удержаться?

Михаил Гасенегер: Нет, становятся абсолютно все. Здесь еще идет проверка на вшивость, скажем так, как он себя чувствует в роли, как живет в этом и как найдет выход. Можно уже попутно одну байку?

Да, конечно.

Михаил Гасенегер: Мы играли, я в другом театре тогда служил, по Шукшину, о Стеньке Разине спектакль. «Я пришел дать вам волю». Стеньку Разина играл замечательный артист Эдик Мурашов. Он по ходу пьесы берет Астрахань. К нему приходит посланец от воеводы астраханского, приносит здоровый-здоровый список, что ему пожертвовал астраханский воевода. Собольих шкур, шубы, вино, меды – в общем, куча всего, это надо обязательно зачитать, потому что из этого идет конфликт. И, конечно, ни один артист, что можно зачитать на сцене, не учит, потому что и так очень большие роли. Однажды один наш артист решил расколоть Эдика Мурашова, он был еще тот старый театральный волк. Он подал ему абсолютно пустой свиток, а ему читать надо, и смотрит на него хитрым прищуром. Олег ни на секунду не растерялся, повернул список так, перевернул вверх ногами, потом возвращается к нему и говорит: «Ты что, дурак, забыл, что я неграмотен? Прочти-ка сам». А у Стеньки Разина пять мужиков с секирами стоят. И тому ничего не оставалось делать, кроме как выдумывать этот список. «Не полностью, - сказал, - читай еще». И вот таким образом не удалось его расколоть, такой реальный был случай.

Вообще существует особенный жанр, называется «театральные байки». Как правило, это истории, которые обрастают подробностями... Откуда этот жанр вообще возник?

Михаил Гасенегер: Этот жанр возник из закулисья, театральных курилок. Была даже программа на телевидении, «Театральные курилки». Конечно, они в каждом пересказе обрастают. Я, когда меня сегодня пригласили на эфир, даже сделал небольшую заготовочку, принес только то, что было со мной. С чего начиналось? Я, совсем юный артист, получил «огромную» роль в спектакле по Джеку Лондону «Кража». Может быть, помните, был телефильм, главного героя, английского лорда, играл Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Все действие происходит в английском двухэтажном особняке. Моя роль была очень скромная, тем более у меня был ввод вместо кого-то. Я должен был войти и сказать: «Вам письмо, сэр!» Я очень волновался, был молод, совсем только-только начинал или даже студентом был.

Работал над ролью…

Михаил Гасенегер: Не работал ничего, самая главная задача была вовремя выйти. И когда я вышел, а играл у нас этого сэра… Забыл, как его звали по Джеку Лондону. Я ему выносил письмо на подносике. Когда мы репетировали, он открывал, письмо было очень важное, он читал его, и я уходил. А в театре бывает так, что когда зритель видит декорации, он видит двери, все, куда входят, откуда входят, а закулисье – это часто просто отверстие. Непонятно, куда ты выходишь. И когда я ему вынес это письмо, увидел, что он смотрит за мою спину, а не на меня. Он смотрит, и я ничего не могу понять. Оглядываюсь и смотрю, что я на второй этаж этого особняка вошел в окно (смеются). Я помню, что было отверстие, я в него вылетел. Я стремглав схватил этот поднос и убежал со сцены. В антракте я прихожу, он народный артист Георгий Иванович Дьяконов-Дьяченко, сидит большой, грузный, в гримерке, пьет чай в одних, пардон, трусах. Я говорю: «Георгий Иванович, ради бога, я вам сорвал сцену, вошел в окно, не разобрал…» Он говорит: «Мишаня, то, что ты вошел в окно, это ерунда (он покрепче сказал, не «ерунда»). Зачем ты в камин вышел?» (смеются) Тут, я конечно, со стыда сгорел после этого, потому что на самом деле перепугался, переволновался и вылетел прямо в камин.

Вошел в окно, в камин вышел.

Михаил Гасенегер: И, конечно, в молодости мне единственное, что сейчас кажется – может быть, я просто уже стал стар, что у нас театральная молодежь… На капустниках блистательно ребята выступают, а по жизни не замечаю, чтобы были розыгрыши, как сейчас говорят, приколы. Мы были гораздо поизобретательнее в молодости и шутили мы очень круто, я бы сказал, на сцене.

У нас по молодости шел такой спектакль, «Денис Давыдов», пьеса в стихах, героическое время гусара. Спектакль начинался с того, что был марш гусар по печальному поводу. Хоронили одного нашего убитого товарища. Выносили его по гусарским традициям, это вычитали, на перекрещенных саблях и клали его на полковые барабаны. Полковые барабаны стояли на авансцене, его клали и все гусары должны проходить мимо него. идет музыка, снимали кивера, склонили голову в память об убиенном в сражении боевом друге. Вводили молодого парня. Я был тоже ненамного старше его, но поопытнее. Режиссер сказал: «Ну так скажи ему, откуда выйти, куда зайти, как уйти». Я ему говорю: «Ты знаешь, что у гусар была такая привычка – когда они хоронили боевого друга, снимаешь кивер, достаешь из кивера два пятака, кладешь на плечи усопшему и потом ты его целуешь в губы?» Он говорит: «Как? Зачем?» Ну, традиция. «А почему в губы-то?» Это твой боевой товарищ, о чем ты? Ты с ним в сечах участвовал, шампанское пил, к женщинам ездил…

И вот молодой артист накачал себя, этот убиенный товарищ у нас лежит на полковых барабанах, скрестив руки на груди, со свечкой. Он становится около него на колено, снимает кивер, достает оттуда два пятака, кладет ему по пятаку на каждый глаз. Тот уже начинает нервничать и моргать. После этого, выдавив из себя слезу, молодой наш актер практически взасос целует в губы, на что тот после этого поцелуя, скривив губы в стороны, шепчет ему: «Пошел ты…» И дальше я не буду говорить, что он ему сказал. Когда закрывается первая картина, занавес, а ему трогаться нельзя, у него свечка в руках, его убили – дело все кончилось, чуть ли не избиением этого молодого артиста, но пришлось за все отдуваться мне. Это такой злой немножко…

Но потом похохотали.

Михаил Гасенегер: Потом похохотали, я до сих пор вспоминаю, насколько доверчивы… Или самое популярное бывает, но это обычно над теми, кто вообще только что приходит в театр, техническими работниками, обычно опытные артисты или юмористы вроде меня, посылают перед выходом на сцену: «Принеси мне реплику, реплику принеси, я без реплики не могу на сцену выйти». «А где?» Говорю: «Не знаю, где-то там, в шкафчике, в гримерке, не знаю, где». И они бегают по всему театру, ищут реплику для Гасенегера.

Эх, дедовщина, дедовщина (смеются). Михаил Исаевич, бывает, встречаются в репертуаре театра комедии. К счастью, они еще есть. Во время рождения комедии происходят какие-то смешные истории. Как удержаться артисту, есть ли какие-то секреты, когда действительно смешная комедия, уморительные вещи, как не поддаться этому хохоту зрителей…

Михаил Гасенегер: (кашляет, говорит шепотом) Ой, Нина, не знаю, бывает так, что-то у меня с голосом… С первым апреля, Ниночка (смеются).

А я уже набираю 03! Бывает так, что во время спектакля, когда начинает хохотать зритель, сложно сдержать смех, и кто-то так плюсует, что уморительно и смешно становится?

Михаил Гасенегер: Вот когда плюсуют, как раз менее всего. Существует еще такое театральное поверье – чем смешнее на репетициях, тем грустнее всегда бывает на спектакле.

Наши слушатели смеются надо мной в ICQ. Не надо, не надо, да я купилась, у Михаила Исаевича такой актерский опыт, дай бог каждому.

Михаил Гасенегер: Есть один такой способ, он для всех актеров, когда в трагические моменты становится смешно, смех переводить в плач. Начинаешь элементарно рыдать. На эту тему у меня тоже есть байка, если мы успеваем, могу рассказать.

Все, мы не успеваем, эфир закончен, Михаил Исаевич.

Михаил Гасенегер: Все, закончили? Спасибо. А как тогда…

С первым апреля!

Михаил Гасенегер: Тьфу! (смеются) Один-один, Нина! Я-то здесь ваш подчиненный, я же доверчивый.

Так не теряйте голос в прямом эфире!

Михаил Гасенегер: Хорошо, не буду больше. Играем спектакль, тоже достаточно популярный, «Охота в Альпах». И там по сценарию я играл главного героя в свое время. Кстати, по этой пьесе был фильм с Колей Караченцевым, когда он убивает жену в Альпах. Начинается расследование и так далее. Мне по сценарию был нужен свидетель, это фотограф. А у него есть враг, священник. Было так, что священник убивает этого фотографа, а фотограф позарез нужен как свидетель главному герою. И в это время заходит комиссар полиции. Лежит труп фотографа, а убивает священник его из пистолета, после чего я кидался на священника, была поставлена драка, пистолет оказывался у меня в руках. Священник показывал на меня, говорил: «Это он застрелил фотографа».

Комиссара у нас играл довольно пожилой артист, который, не знаю, может, у него с животом было плохо… Он не понял один раз, что у нас выстрела из пистолета не произошло. А после выстрела из пистолета на сцене был дым, он входил со словами: «Ну и вонища здесь у вас! – Это он застрелил фотографа!» Выстрела нет, капсюли сырые. Он пук-пук, священник – нет. Священник кидается на фотографа и начинает его душить. Фотограф хороший артист, он подыгрывает и от удушья умирает, от того, что тот его задушил руками. Ни выстрела, ничего нет. Входит комиссар, говорит: «Ну и вонища здесь у вас!» Пауза. Он говорит: «Я повторяю, ну и вонища здесь у вас!» и ждет нашей реплики. После чего священник говорит: «Это он задушил фотографа!» Опять пауза. Все начинают соображать, почему вонища? Или я сильно напрягался, когда душил фотографа, или фотограф стал моментально разлагаться? Первым раскалывается священник, кидается в кулису и начинает рыдать: «Это он задушил фотографа!» Потом начинает хохотать и раскалываться труп фотографа, который потихоньку отползает под белую скатерть, под стол. А у меня еще длинная сцена с комиссаром. А я в наручниках, и мне ничего другого не оставалось, я уже удержаться не мог после этого, а комиссар, как попка, повторял: «Ну и вонища здесь у вас!» И я, изобразив рыдание, уткнувшись в наручники, вот так продолжал диалог с этим комиссаром.

Много смешных историй бывает не только в театре, но и в музыкальном театре, у музыкантов. Есть масса шуток, которые мы с вами вспоминали. Они, как говорится, не эфирные. И мы связались по телефону с Евгением Александровичем Тверетиновым…

Михаил Гасенегер: Вы знаете, что у него сегодня день рождения?

У него сегодня день рождения? Я ему перезвоню.

Михаил Гасенегер: С первым апреля, Нина (смеется).

Да что ж такое, невозможно работать в такой обстановке. Я бы не удивилась, это невероятно веселый, смешной человек.

Михаил Гасенегер: Это мой очень хороший добрый приятель.

Я ему задала вопрос, над чем смеются музыканты, и были ли какие-то случаи? Он тут же выдал. Евгений Тверетинов, настоящий полковник в отставке, художественный руководитель и главный дирижер Пермского губернского военного оркестра.

Вы его приняли на работу?

Евгений Тверетинов: Да нет, естественно. Посмеялись, похохмили, потому что потом музыканты сами рассказали, что это у нас переходящий музыкант по всем военным оркестрам. Так что я знал, что он странноват, тот знал, что я глуховат.

Хорошая хохма, Евгений Александрович. В театре очень много смеются над тем, когда кто-то путает текст, не то говорит или оговаривается. А у вас смеются над тем, когда кто-то путает ноты, может быть?

Евгений Тверетинов: По-разному, смотря в какой обстановке. Бывает, мы только сейчас вернулись из большой поездки по Европе, дали 19 концертов. Последний концерт всегда называют зеленым. Смеются все, потому что там столько хохм придумывают, что, во-первых, дирижер не знает, какая хохма уже заготовлена. И, естественно, зная о том, что и музыканты, и танцоры будут шутить, но шутят серьезно, профессионально…

А как примерно шутят?

Евгений Тверетинов: Например, меняются ролями. Кто-нибудь возьмет другой инструмент и стоит в дефиле, ходит, якобы играет, но на самом деле я знаю, что он флейтист, а у него в руке будет труба. Естественно, у дирижера недоумение. Затем маска – у нас кукла была, огромный самовар. Перед выходом у этого самовара танцоры взяли кран, из которого чай пьют, перевернули не вниз, а вверх, вот такие хохмочки зеленого концерта – они всегда приветствуются. При этом это встречается и хорошим настроением в коллективе, и качество от этого не страдает. Поэтому музыканты здесь смеются. Если это влияет на качество, кто-то плохо играет, естественно, удовольствия нет ни у кого. Тут не до смеха, это не вызывает всеобшего удовольствия и юмора. Поэтому смех бывает разный и шутки разные.

Это был Евгений Тверетинов, главный дирижер Пермского губернского военного оркестра. Кстати, 13 апреля, это не шутка, оркестр представит свою программу во Дворце культуры Солдатова, большую и красивую, с посвящением женщинам. Они не успели к 8 марта, но по простой причине, так как постоянно радуют своим творчеством зарубежных зрителей. Только-только вернулись из поездки…

Михаил Гасенегер: Замечательный розыгрыш Евгений Тверетинов и Анатолий Пичкалев сделали на концерте, посвященном юбилею Анатолия Евгеньевича. Второе отделение открывал оркестр Тверетинова. Открылся занавес, Тверетинов дирижирует, и каково же удивление всех присутствующих, когда он разворачивается, а это Анатолий Пичкалев. Они очень друг на друга похожи.

Их все путают, да. Пичкалев как-то тоже рассказывал, что к нему подходили, благодарили за концерт… Анатолий Евгеньевич тоже остроумный и веселый человек.

Михаил Гасенегер: Не то слово. Первое, когда мы встречаемся с Евгением Тверетиновым и Анатолием Пичкалевым – это рассказываем анекдоты.

Продолжаем наш первоапрельский эфир. Вспоминаю свою историю, до эфира вам рассказывала, когда мы играли в Лысьве спектакль «Свои люди – сочтемся!», мне нужно было вести серьезную сцену, батюшке отказывать в помощи, выходит хор цыганский, танцует, и все цыганки себе усы подрисовали. Ну, вот как? А мне надо серьезно с отцом поговорить, такая драматичная сцена.  Михаил Исаевич, вы ведь еще телеведущий довольно известный? Смешные ситуации бывают, особенно в прямом эфире, да, впрочем, и на записи. Знаем мы много случаев, когда ведущий сидит, провел эфир в пиджачке, красиво, встает, особенно в жаркую погоду, а там, кроме пиджачка, больше ничего и нет, например. У вас были какие-то веселые случаи?

Михаил Гасенегер: Я очень много наслышан о веселых случаях, которые были в прямом эфире с телеведущими. Из своих историй я могу вспомнить только одну. Мы приехали в Пермь, достаточно недавно жили в Перми, у нас с супругой было 15-летие со дня свадьбы. А я в это время вел на Т7 передачу «По вашим письмам», музыкальная передача по заявкам. Так как это было в прямом эфире, я подделал письмо из далекого хутора Воронежской области, где реально жила, царствие ей небесное, моя теща, которая пишет: «Дорогая редакция! В вашем городе Перми живут мои зять и дочка. У них сегодня 15 лет со дня их свадьбы. Прошу, передайте для них по моей просьбе песенку «Непутевый я». В это время включили эту песню, моя жена была у телевизора, и она поверила, что это действительно написала ее мама к нам сюда на телевидение, а я это озвучил.

Есть еще много веселых профессиональных историй. Например, мы иногда думаем на радио, что если человек зайдет к нам в newsroom, ему станет многое непонятно и даже страшно. Звучат, например, такие вещи, когда монтируешь выпуск новостей: «Каменева резать? – Нет, отрежьте у Трутнева только! – Этого куда вставить? – Этого сделайте посимпатичнее!» Либо, например, очень часто звучит: «У кого есть свободные уши? Дайте уши, у меня опять украли уши!». А сейчас у нас на связи директор галереи Юлия Тавризян.

Юлия Тавризян: Здравствуйте.

Юлия Борисовна, скажите, над чем смеются в музеях и когда смеются?

А есть какие-то веселые истории, связанные с шутками друг над другом кураторов, искусствоведов, художников?

Юлия Тавризян: Скорее все-таки у нас зрительские смешные истории есть. Например, мальчик 6 лет на вопрос «Что больше всего понравилось в галерее?» ответил: «Вымытые тети». Имелась в виду картина «Римские бани» (смеются). Или, например, руководители туристических групп просят: «Нам быстро, только деревянную резьбу и Кунгурскую пещеру» (смеются). По телефону спрашивают все время: «Мумия работает?» И экскурсоводы могут выдать какие-нибудь смешные истории. Например, вместо «Сидящий Спаситель», была такая оговорка, сказали «Сидящий смотритель». Или, допустим, экскурсовод машинально, хорошо зная экспозицию, поворачивает за угол, не глядя, начинает долго рассказывать про картину. Все глубокомысленно слушают, смотрят. Потом экскурсовод поворачивается и видит пустую раму, написано: «Картина на выставке».

Юлия Борисовна, сегодня 1 апреля. Что-то случилось уже у вас или все серьезно работают?

Юлия Тавризян: Как-то нет, конечно, шутки есть, но локальные.

Внутренние, не для эфира. Спасибо, Юлия Борисовна. Желаем галерее побольше и поводов для смеха, и веселых понимающих смотрителей и посетителей. Юлия Борисовна Тавризян, директор Пермской государственной художественной галереи была с нами на связи. Продолжая историю, связанную со СМИ, есть у нас коллега, Юрий Бобров, не могу не рассказать на 1 апреля. Очень смешно слушать, когда он берет у кого-то комментарий по поводу какой-то новости. Вот он выслушает человека, человек ему все расскажет, что он думает по поводу какого-то события, он выслушает и потом говорит: «А сейчас я вам снова перезваниваю, вы мне даете 10 эмоциональных секунд, поехали!» Когда мы первый раз это услышали, конечно, очень хохотали. Он так щепетильно к человеку относится, к его чувствам, а потом уже: «Извините, но у нас эфир, 10 эмоциональных секунд!» И, конечно, 1 апреля друг друга любят подкалывать в прямом эфире, это уже любимое дело.

Михаил Гасенегер: Понятно. Мы сегодня с вами продолжаем эту традицию (смеется).

Да, кстати. Замечательной, на мой взгляд, была шутка двух коллег. Две радиостанции, если не ошибаюсь, «Наше радио» и «Хит FM», располагались на базе ВГТРК. И 1 апреля просто поменялись шнурами, штекеры в другие разъемы. А это просто две противоположные станции, на «Хит FM» звучит популярная музыка, на «Нашем радио» - русский рок. Они поменялись, и когда любители попсы включили свою любимую радиостанцию, они услышали вдруг какую-то тяжелую рок-музыку. Мне эта шутка очень тогда понравилась.

Михаил Гасенегер: Вообще, конечно, взаимосвязь со зрителем часто бывает, как ни говори о четвертой стене по Станиславскому, очень парадоксальной. Просто то же со мной, я сегодня только про свои случаи рассказываю. Я работал не в этом театре, ко мне прилетел из далекого города мой приятель-вертолетчик на учебу. Не найдя меня за кулисами, он навеселе немножко был, пошел в зрительный зал, я играл роль какого-то падре в спектакле, с меня начинался спектакль. Он встал посреди зала и сказал: «Мишаня, в антракте зайду с коньячком!» После чего я имел неприятный разговор со своим художественным руководством.

Именно сегодня, 1 апреля, в нашем городе проходит фестиваль «Конкурс театральных капустников «Соленые уши». Пока мы с Михаилом Исаевичем тут хохочем и вас развлекаем, в это время пермские театры и театры из малых городов нашего края соревнуются в умении шутить. Для этого, к сожалению, много и грустных поводов бывает, связанных и с финансированием, и со строительством, и много веселых поводов. В эти минуты смеются, хохочут, отбирают лучших, а вот уже в 19 часов в театре оперы и балета будут показаны номера и капустники, самое вкусное. Тема в этом году «Не верю!», посвящена Константину Сергеевичу Станиславскому. Думаю, тут поводов посмеяться тоже будет предостаточно. Спасибо, Михаил Исаевич, приходите к нам еще.

Михаил Гасенегер: Ой, подождите, а у вас вся спина черная.